Придет под стены города полностью легион фульмината подойдет арабская конница кто говорит

Придет под стены города полностью легион фульмината подойдет арабская конница кто говорит

Не дочитала. нудно слишком >>>>>

На всех парусах

Классный роман. Что касается героини, то всё романы основаны на глупости женщин. А мужики они разные. Читать весело. >>>>>

Игрок

Неодназначная книга. Чувственные моменты, конечно, на любителя, но задумка в целом интересная. Неожиданная развязка. >>>>>

Свадьба со взломом

Согласна с тем, что на 30 гг не тянет. Но понравилось, однозначно ачнл >>>>>

Ну разве она не милашка?

Божечки. Да какая милота то давно такого удовольствия не получила. >>>>>

Мастер и Маргарита

Текст печатается в последней прижизненной редакции (рукописи хранятся в рукописном отделе Государственной библиотеки СССР имени В. И. Ленина), а также с исправлениями и дополнениями, сделанными под диктовку писателя его женой, Е. С. Булгаковой.

• …Так кто ж ты, наконец?
• – Я – часть той силы,
• что вечно хочет
• зла и вечно совершает благо.

Никогда не разговаривайте с неизвестными

Однажды весною, в час небывало жаркого заката, в Москве, на Патриарших прудах, появились два гражданина. Первый из них, одетый в летнюю серенькую пару, был маленького роста, упитан, лыс, свою приличную шляпу пирожком нес в руке, а на хорошо выбритом лице его помещались сверхъестественных размеров очки в черной роговой оправе. Второй – плечистый, рыжеватый, вихрастый молодой человек в заломленной на затылок клетчатой кепке – был в ковбойке, жеваных белых брюках и в черных тапочках.

Первый был не кто иной, как Михаил Александрович Берлиоз, председатель правления одной из крупнейших московских литературных ассоциаций, сокращенно именуемой МАССОЛИТ, и редактор толстого художественного журнала, а молодой спутник его – поэт Иван Николаевич Понырев, пишущий под псевдонимом Бездомный.

Попав в тень чуть зеленеющих лип, писатели первым долгом бросились к пестро раскрашенной будочке с надписью «Пиво и воды».

Да, следует отметить первую странность этого страшного майского вечера. Не только у будочки, но и во всей аллее, параллельной Малой Бронной улице, не оказалось ни одного человека. В тот час, когда уж, кажется, и сил не было дышать, когда солнце, раскалив Москву, в сухом тумане валилось куда-то за Садовое кольцо, – никто не пришел под липы, никто не сел на скамейку, пуста была аллея.

– Дайте нарзану, – попросил Берлиоз.

– Нарзану нету, – ответила женщина в будочке и почему-то обиделась.

– Пиво есть? – сиплым голосом осведомился Бездомный.

– Пиво привезут к вечеру, – ответила женщина.

– А что есть? – спросил Берлиоз.

– Абрикосовая, только теплая, – сказала женщина.

– Ну, давайте, давайте, давайте.

Абрикосовая дала обильную желтую пену, и в воздухе запахло парикмахерской. Напившись, литераторы немедленно начали икать, расплатились и уселись на скамейке лицом к пруду и спиной к Бронной.

Тут приключилась вторая странность, касающаяся одного Берлиоза. Он внезапно перестал икать, сердце его стукнуло и на мгновенье куда-то провалилось, потом вернулось, но с тупой иглой, засевшей в нем. Кроме того, Берлиоза охватил необоснованный, но столь сильный страх, что ему захотелось тотчас же бежать с Патриарших без оглядки. Берлиоз тоскливо оглянулся, не понимая, что его напугало. Он побледнел, вытер лоб платком, подумал: «Что это со мной? Этого никогда не было… сердце шалит… я переутомился. Пожалуй, пора бросить все к черту и в Кисловодск…»

И тут знойный воздух сгустился перед ним, и соткался из этого воздуха прозрачный гражданин престранного вида. На маленькой головке жокейский картузик, клетчатый кургузый воздушный же пиджачок… Гражданин ростом в сажень, но в плечах узок, худ неимоверно, и физиономия, прошу заметить, глумливая.

Жизнь Берлиоза складывалась так, что к необыкновенным явлениям он не привык. Еще более побледнев, он вытаращил глаза и в смятении подумал: «Этого не может быть. »

Но это, увы, было, и длинный, сквозь которого видно, гражданин, не касаясь земли, качался перед ним и влево и вправо.

Тут ужас до того овладел Берлиозом, что он закрыл глаза. А когда он их открыл, увидел, что все кончилось, марево растворилось, клетчатый исчез, а заодно и тупая игла выскочила из сердца.

– Фу ты черт! – воскликнул редактор, – ты знаешь, Иван, у меня сейчас едва удар от жары не сделался! Даже что-то вроде галлюцинации было, – он попытался усмехнуться, но в глазах его еще прыгала тревога, и руки дрожали.

Однако постепенно он успокоился, обмахнулся платком и, произнеся довольно бодро: «Ну-с, итак…» – повел речь, прерванную питьем абрикосовой.

Речь эта, как впоследствии узнали, шла об Иисусе Христе. Дело в том, что редактор заказал поэту для очередной книжки журнала большую антирелигиозную поэму. Эту поэму Иван Николаевич сочинил, и в очень короткий срок, но, к сожалению, ею редактора нисколько не удовлетворил. Очертил Бездомный главное действующее лицо своей поэмы, то есть Иисуса, очень черными красками, и тем не менее всю поэму приходилось, по мнению редактора, писать заново. И вот теперь редактор читал поэту нечто вроде лекции об Иисусе, с тем чтобы подчеркнуть основную ошибку поэта. Трудно сказать, что именно подвело Ивана Николаевича – изобразительная ли сила его таланта или полное незнакомство с вопросом, по которому он собирался писать, – но Иисус в его изображении получился ну совершенно как живой, хотя и не привлекающий к себе персонаж. Берлиоз же хотел доказать поэту, что главное не в том, каков был Иисус, плох ли, хорош ли, а в том, что Иисуса-то этого, как личности, вовсе не существовало на свете и что все рассказы о нем – простые выдумки, самый обыкновенный миф.

Источник

Придет под стены города полностью легион фульмината подойдет арабская конница кто говорит

… так кто ж ты, наконец?

– Я – часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо.

Никогда не разговаривайте с неизвестными

В час жаркого весеннего заката на Патриарших прудах появилось двое граждан. Первый из них – приблизительно сорокалетний, одетый в серенькую летнюю пару, – был маленького роста, темноволос, упитан, лыс, свою приличную шляпу пирожком нес в руке, а аккуратно выбритое лицо его украшали сверхъестественных размеров очки в черной роговой оправе. Второй – плечистый, рыжеватый, вихрастый молодой человек в заломленной на затылок клетчатой кепке – был в ковбойке, жеваных белых брюках и в черных тапочках.

Первый был не кто иной, как Михаил Александрович Берлиоз, редактор толстого художественного журнала и председатель правления одной из крупнейших московских литературных ассоциаций, сокращенно именуемой МАССОЛИТ, а молодой спутник его – поэт Иван Николаевич Понырев, пишущий под псевдонимом Бездомный.

Попав в тень чуть зеленеющих лип, писатели первым долгом бросились к пестро раскрашенной будочке с надписью «Пиво и воды».

Да, следует отметить первую странность этого страшного майского вечера. Не только у будочки, но и во всей аллее, параллельной Малой Бронной улице, не оказалось ни одного человека. В тот час, когда уж, кажется, и сил не было дышать, когда солнце, раскалив Москву, в сухом тумане валилось куда-то за Садовое кольцо, – никто не пришел под липы, никто не сел на скамейку, пуста была аллея.

– Дайте нарзану, – попросил Берлиоз.

– Нарзану нету, – ответила женщина в будочке и почему-то обиделась.

– Пиво есть? – сиплым голосом осведомился Бездомный.

– Пиво привезут к вечеру, – ответила женщина.

– А что есть? – спросил Берлиоз.

– Абрикосовая, только теплая, – сказала женщина.

– Ну давайте, давайте, давайте.

Абрикосовая дала обильную желтую пену, и в воздухе запахло парикмахерской. Напившись, литераторы немедленно начали икать, расплатились и уселись на скамейке лицом к пруду и спиной к Бронной.

Тут приключилась вторая странность, касающаяся одного Берлиоза. Он внезапно перестал икать, сердце его стукнуло и на мгновенье куда-то провалилось, потом вернулось, но с тупой иглой, засевшей в нем. Кроме того, Берлиоза охватил необоснованный, но столь сильный страх, что ему захотелось тотчас же бежать с Патриарших без оглядки. Берлиоз тоскливо оглянулся, не понимая, что его напугало. Он побледнел, вытер лоб платком, подумал: «Что это со мной? Этого никогда не было… сердце шалит… я переутомился… Пожалуй, пора бросить все к черту и в Кисловодск…»

И тут знойный воздух сгустился над ним, и соткался из этого воздуха прозрачный гражданин престранного вида. На маленькой головке жокейский картузик, клетчатый кургузый воздушный же пиджачок… Гражданин ростом в сажень, но в плечах узок, худ неимоверно, и физиономия, прошу заметить, глумливая.

Жизнь Берлиоза складывалась так, что к необыкновенным явлениям он не привык. Еще более побледнев, он вытаращил глаза и в смятении подумал: «Этого не может быть. »

Но это, увы, было, и длинный, сквозь которого видно, гражданин, не касаясь земли, качался перед ним и влево и вправо.

Тут ужас до того овладел Берлиозом, что он закрыл глаза. А когда он их открыл, увидел, что все кончилось, марево растворилось, клетчатый исчез, а заодно и тупая игла выскочила из сердца.

– Фу ты черт! – воскликнул редактор. – Ты знаешь, Иван, у меня сейчас едва удар от жары не сделался! Даже что-то вроде галлюцинации было… – он попытался усмехнуться, но в глазах его еще прыгала тревога, и руки дрожали.

Однако постепенно он успокоился, обмахнулся платком и, произнеся довольно бодро: «Ну-с, итак…» – повел речь, прерванную питьем абрикосовой.

Речь эта, как впоследствии узнали, шла об Иисусе Христе. Дело в том, что редактор заказал поэту для очередной книжки журнала большую антирелигиозную поэму. Эту поэму Иван Николаевич сочинил, и в очень короткий срок, но, к сожалению, ею редактора нисколько не удовлетворил. Очертил Бездомный главное действующее лицо своей поэмы, то есть Иисуса, очень черными красками, и тем не менее всю поэму приходилось, по мнению редактора, писать заново. И вот теперь редактор читал поэту нечто вроде лекции об Иисусе, с тем чтобы подчеркнуть основную ошибку поэта. Трудно сказать, что именно подвело Ивана Николаевича – изобразительная ли сила его таланта или полное незнакомство с вопросом, по которому он писал, – но Иисус у него получился, ну, совершенно живой, некогда существовавший Иисус, только, правда, снабженный всеми отрицательными чертами Иисуса. Берлиоз же хотел доказать поэту, что главное не в том, каков был Иисус, плох ли, хорош ли, а в том, что Иисуса-то этого, как личности, вовсе не существовало на свете и что все рассказы о нем – простые выдумки, самый обыкновенный миф.

Надо заметить, что редактор был человеком начитанным и очень умело указывал в своей речи на древних историков, например, на знаменитого Филона Александрийского, на блестяще образованного Иосифа Флавия, никогда ни словом не упоминавших о существовании Иисуса. Обнаруживая солидную эрудицию, Михаил Александрович сообщил поэту, между прочим, и о том, что то место в пятнадцатой книге, в главе 44-й знаменитых Тацитовых «Анналов», где говорится о казни Иисуса, – есть не что иное, как позднейшая поддельная вставка.

Поэт, для которого все, сообщаемое редактором, являлось новостью, внимательно слушал Михаила Александровича, уставив на него свои бойкие зеленые глаза, и лишь изредка икал, шепотом ругая абрикосовую воду.

– Нет ни одной восточной религии, – говорил Берлиоз, – в которой, как правило, непорочная дева не произвела бы на свет бога. И христиане, не выдумав ничего нового, точно так же создали своего Иисуса, которого на самом деле никогда не было в живых. Вот на это-то и нужно сделать главный упор…

Высокий тенор Берлиоза разносился в пустынной аллее, и, по мере того как Михаил Александрович забирался в дебри, в которые может забираться, не рискуя свернуть себе шею, лишь очень образованный человек, – поэт узнавал все больше и больше интересного и полезного и про египетского Озириса, благостного бога и сына Неба и Земли, и про финикийского бога Фаммуза, и про Мардука, и даже про менее известного грозного бога Вицлипуцли, которого весьма почитали некогда ацтеки в Мексике.

И вот как раз в то время, когда Михаил Александрович рассказывал поэту о том, как ацтеки лепили из теста фигурку Вицлипуцли, в аллее показался первый человек.

Впоследствии, когда, откровенно говоря, было уже поздно, разные учреждения представили свои сводки с описанием этого человека. Сличение их не может не вызвать изумления. Так, в первой из них сказано, что человек этот был маленького роста, зубы имел золотые и хромал на правую ногу. Во второй – что человек был росту громадного, коронки имел платиновые, хромал на левую ногу. Третья лаконически сообщает, что особых примет у человека не было.

Приходится признать, что ни одна из этих сводок никуда не годится.

Раньше всего: ни на какую ногу описываемый не хромал, и росту был не маленького и не громадного, а просто высокого. Что касается зубов, то с левой стороны у него были платиновые коронки, а с правой – золотые. Он был в дорогом сером костюме, в заграничных, в цвет костюма, туфлях. Серый берет он лихо заломил на ухо, под мышкой нес трость с черным набалдашником в виде головы пуделя. По виду – лет сорока с лишним. Рот какой-то кривой. Выбрит гладко. Брюнет. Правый глаз черный, левый почему-то зеленый. Брови черные, но одна выше другой. Словом – иностранец.

Пройдя мимо скамьи, на которой помещались редактор и поэт, иностранец покосился на них, остановился и вдруг уселся на соседней скамейке, в двух шагах от приятелей.

Источник

ПРИДИРКИ К МАСТЕРУ

Материалы к подробному комментарию
к роману М. А. Булгакова «Мастер и Маргарита»

Придирка — причина, придуманный, изысканный повод, крючок, прицепка, привязка. Мастер — особенно искусный или сведущий в деле своём.

В. И. Даль, «Толковый словарь живого великорусского языка»

Пятна есть и на Солнце. Большинство людей никогда не думает об этом. Они просто наслаждаются светом и теплом нашего дневного светила. Но есть и те, кто не только знают о пятнах, но постоянно наблюдают за ними, исследуют их свойства, гадают о причинах их возникновения и исчезновения и, наконец, пишут о них. Эти заметки я и хотел было назвать «Пятнышки на Солнце», но по размышлении заменил название более самокритичным. Речь пойдёт об ошибках или неточностях в романе Михаила Афанасьевича Булгакова «Мастер и Маргарита». Как Солнце без своих пятен было бы совсем другой звездой, так «Мастер» без этих шероховатостей был бы другой книгой.

Надеюсь, эти наблюдения окажутся небезынтересны хотя бы некоторым из множества неравнодушных читателей «Мастера и Маргариты» и не дадут повода заподозрить их скромного автора в недостатке пиетета к самому читаемому русскому роману XX века и его гениальному автору.

Кто командовал турмой?

Сравним две короткие цитаты. Первая: «Пехотный манипул попал в мешок, и если бы не врубилась с фланга кавалерийская турма, а командовал ею я, — тебе, философ не пришлось бы разговаривать с Крысобоем». (1) Вторая: «Вот, например, не трусил же теперешний прокуратор Иудеи, а бывший трибун в легионе, тогда, в Долине Дев, когда яростные германцы чуть не загрызли Крысобоя-Великана». (2)

Одна из этих фраз заведомо неверна. Трибун в легионе (tribuni militium) — военачальник в римском войске. Примерно за сто лет до Пилата трибуном называли командира легиона. Каждым легионом командовали в очередь по два месяца два трибуна. Ко времени первых императоров командира легиона или нескольких легионов стали называть легат (legatus). Трибунами в это время называли старших офицеров, подчинённых легату или командиров отдельных тактических единиц, не входящих в состав легиона. Ни при каких условиях трибун не мог командовать турмой — самым малым подразделением римской или союзнической конницы, состоявшим всего из тридцати всадников. Этому подразделению вообще не полагался отдельный командир. Турма состояла из трёх декурий по десять всадников, считая и командиров декурий — декурионов. Старший из декурионов командовал и всей турмой. (3)

Итак, либо Пилат в 16 г. н. э. при Идиставизо командовал турмой, либо он был к этому времени уже трибуном.

Более чем благоприятный для римлян исход битвы при Идиставизо был предрешён тем, что «Увидев яростно устремившиеся вперёд толпы херусков, Германик приказывает наиболее доблестным всадникам напасть на них с фланга, а Сертинию с остальной конницей обойти врага и ударить на него с тыла. » (4) Мотив флангового удара конницы использовал и Булгаков. Но, конечно, в этом манёвре участвовала не одна турма, а несколько сотен всадников, которыми мог командовать трибун. Если бы Пилат в 16 году был только старшим декурионом в турме, то к 26-му году он никак не смог бы дослужиться до должности прокуратора императора в Иудее и тем более до должности префекта провинции. А вот трибун за десять лет вполне мог «дорасти» до должности наместника Иудеи. По крайней мере, точно известно, что это удалось предшественнику Пилата на высоком посту.

Когорты, кентурии, ала

На праздничные дни в Ершалаим стекались тысячи верующих, и римский наместник, опасаясь волнений, имел обыкновение лично прибывать в священный для иудеев город в сопровождении многочисленного войска. Согласно Булгакову с прокуратором пришла первая когорта XII Молниеносного легиона. (5) Первая когорта в каждом легионе в это время была вдвое больше остальных девяти, в ней служили самые опытные легионеры и кентурионы. Назначение первой когорты — обеспечивать безопасность командира легиона и сохранность легионного орла. Известный и квалифицированный комментатор «иудейских» глав романа — Г. Эльбаум считает, что и остальные упомянутые Булгаковым римские подразделения, а именно себастийская, итурейская, каппадокийская и римская когорты и сирийская ала пришли вместе с наместником. (6) Здесь и автором и комментатором допущено сразу несколько неточностей. В Ершалаиме был и постоянный римский гарнизон, размещавшийся в крепости Антония, следовательно, какие-то из перечисленных подразделений находились в городе постоянно. Неверно также утверждение, что себастийская когорта — это когорта, набранная в Себастии. Себастийцами назывались чужеземные наёмники (галлы, германцы и другие), служившие ещё Ироду Великому и получившие от него для поселения город Себастию. Командовавший тремя тысячами себастийцев Валерий Грат сыграл решающую роль в подавлении иудейского восстания около 4 года н. э. (7) Через 11 лет Грат стал наместником Иудеи и, как хорошо известно читателям романа, именно его в 26 году сменил Пилат. Что касается каппадокийской когорты (8) , то известно, что в 54 году в Каппадокии зимовали регулярные римские когорты и конные подразделения. (9) Возможно, и во времена Пилата и Иешуа там квартировали римские части. Далее, Г. Эльбаум полагает, что римская когорта (10) — это вспомогательное подразделение, отдельное от Молниеносного легиона. Для этого нет никаких оснований. Булгаков мог назвать римской и первую когорту легиона и вторую когорту того же легиона, упомянутую в главе «Казнь» (11) и которую Г. Эльбаум вообще не называет. На этом всё о неточностях комментария, перейдём к неточностям текста.

Итак, в Ершалаиме 14 нисана в год распятия Иешуа находятся первая и вторая когорты Молниеносного легиона, себастийцы, итурейцы, каппадокийцы и сирийская ала. В этом контексте требуют специальных пояснений обращённые к Каифе слова Пилата: «Вспомни моё слово: увидишь ты здесь, первосвященник, не одну когорту в Ершалаиме, нет! Придёт под стены города полностью легион Фульмината, подойдёт арабская конница, тогда услышишь ты горький плач и стенания!» (12) Как-то примирить противоречие может предположение, что Пилат говорит только о той единственной когорте, которая пришла в город с ним — первой когорте Молниеносного легиона. Остальные же части постоянно или, по крайней мере, уже давно находились в Ершалаиме, и к ним все уже привыкли. Хотя объяснение и не выглядит слишком убедительно, ничего другого предложить не удаётся. Вот и Афраний говорит Пилату по окончании казни: «Я полагаю, что когорта Молниеносного может уйти. » (13) Увы, противоречия этим не исчерпываются. В главе «Понтий Пилат» читаем: » Тогда прокуратор распорядился, чтобы легат выделил из римской когорты две кентурии. Одна из них, под командою Крысобоя, должна будет конвоировать преступников, повозки с приспособлениями для казни и палачей при отправлении на Лысую Гору, а прибытии на неё войти в верхнее оцепление. Другая же должна быть сейчас же отправлена на Лысую Гору и начинать оцепление немедленно». (14) А в главе «Казнь» упомянуты выполняющие приказ Пилата сирийские конники, конвойная кентурия Крысобоя и вместо ещё одной кентурии вторая когорта Молниеносного легиона. (15) По дороге от дворца Ирода до Голгофы кентурия превратилась в когорту. Досадная неточность, характерная для романа не прошедшего окончательной авторской редактуры. Быть может, Г. Эльбаум был не так уж и не прав, не включив вторую когорту в свой список римских подразделений, присутствовавших в Ершалаиме в ту знаменательную Пасху.

Триклиний

Эпизод вечерней трапезы Афрания у Пилата начинается с известной сцены с разбитым кувшином красного вина. Пилат «. не сидел в кресле, а лежал на ложе у низкого небольшого стола, уставленного яствами и вином в кувшинах. Другое ложе, пустое, находилось с другой стороны стола». (16) Действительно, римляне обедали за низким квадратным столом, называвшимся meusa. Но вокруг этого стола ставились всегда три ложа. Одна сторона стола была свободна для удобства подачи и перемены кушаний и вина. Стол, окружённый тремя ложами, назывался триклиний (triclinium) и комната, в которой ели, также называлась триклиний. В больших обеденных залах могло быть установлено и несколько триклиниев. Так что пустым было не другое, а другие два ложа. На каждом ложе могло разместиться три человека, лежащих на левом боку и опирающихся на левую руку. Слева, если смотреть в сторону стола, на торце каждого ложа были устроены низкие спинки. Возлежать, опираясь на такую спинку, было удобнее, и эти места предназначались для хозяина и знатнейших гостей. Впрочем, на правом ложе почётным считалось место, наиболее удалённое от спинки. (17) Ложе хозяина находилось напротив свободной стороны стола, ложе справа от него считалось более почётным, и именно на него указал, очевидно, Пилат Афранию. Сказать же при этом «Ничего не услышите, пока не сядете и не выпьете вина» Пилат никак не мог. Он должен был употребить другое слово, возляжете, многократно использованное в русском переводе Евангелия. Обычай возлежания за столом был заимствован римлянами к концу эпохи республики, тогда же горячие мясные блюда стали повседневными, а не специально праздничными. Через несколько столетий после Пилата триклинии были вытеснены круглыми столами и вошли в употребление скатерти и вилки. Пилат и Афраний брали пищу, по-видимому, руками. (18)

Хлебный нож

«Тяжело дыша после бега по раскалённой дороге, Левий овладел собой, очень степенно вошёл в лавчонку, приветствовал хозяйку, стоявшую за прилавком, попросил её снять с полки верхний каравай, который почему-то понравился ему больше других и, когда она повернулась, молча и быстро взял с прилавка то, чего лучше и быть не может, — отточенный, как бритва, длинный хлебный нож, и тотчас кинулся вон». (19)

Кажется, в этот отрывок попало описание московской булочной времён гражданской войны, когда хлеб «отпускался» по карточкам и талонам очень скромными пайками — по полфунта, четверть фунта на человека. В древнем Иерусалиме продавал хлеб тот, кто его пёк — пекарь, никакого прилавка в такой пекарне не было. Продавать хлеб ни в коем случае не могла женщина-иудейка. Это был бы или сам пекарь или его сын, может быть, работник, но обязательно мужчина. Хлеб на Востоке, как в древности, так и сейчас не режется, а продаётся целыми хлебами или лепёшками. И римляне пекли круглый хлеб в специальных формах так, чтобы он легко ломался на сектора — половинки или четвертинки. Экскурсовод в Помпеях, показывая пекарню второй половины I века н. э., в ответ на мой вопрос решительно отвергла возможность продажи резаного хлеба в те времена. Наконец, настоящий хлебный нож, как помнится с тех давних времён, когда автор «отоваривал» свою «детскую» и «рабочие» родительские карточки, не длинный и узкий, а наоборот очень широкий и округлый со стороны противоположной рукояти.

И самая существенная неточность: после полудня 14 нисана никаких караваев на полке в хлебной лавке быть не могло. После захода солнца в доме иудея по Закону в течение следующих семи дней не должно было находиться ничего квасного, то есть испечённого на дрожжевой закваске. Накануне Пасхи иудеи должны были тщательно очистить свои жилища, чтобы даже крошки квасного хлеба не оставалось в доме, строго говоря, вообще во всей земле Израиля. «Пресный хлеб должно есть семь дней; и не должно находиться у тебя квасного во всех пределах твоих». (20) «Вечером 13 нисана еврей производит обследование своего дома с целью собрать имеющиеся остатки квасного хлеба, которые на другой день сжигаются». (21)

Что же до Пилата и Афрания, они, конечно, могли есть хлеб, который пекли в дворцовой пекарне.

Ещё раз о вине цекуба

«Наше русское произношение латинского языка, как и произношение других народов, чрезвычайно разнится от древнего. Следуя немцам, мы привыкли произносить c как русское ц . между тем, как римляне несомненно произносили как к (Кикеро — Cicero)». (22) Рафинированные латинисты, собирающиеся раз в пять лет на свои Всемирные съезды говорят именно так. М. А. Булгаков, изучавший латынь в гимназии и, как всякий медик, в университете, хорошо знал об этом, и в «иудейских» главах использовал транскрипцию кентурия, кентурион, кесарь, Кесария, но вино называет цекуба, а не кекуба.

В современных языках латинские слова произносятся очень различно в соответствии не со строгими правилами, а по традиции. В России издавна существуют две традиции латинской транскрипции. Восходящая к церковно-славянскому и греческому языкам санкт-петербургская школа, предпочитает произношение с как к. Адепты московской школы, к которым, видимо, принадлежит и мой компьютер, предпочитают произносить с как ц. По-видимому, в русском языке невозможно строго выдержать какой-то один стиль, хотя это особенно важно именно в русском языке, в котором разное произношение приводит к различному написанию. Самый ревностный приверженец санкт-петербургской школы не скажет китата вместо цитата. Даже в новейшем научном переводе на русский Евангелий одновременно использованы слова центурион, цезарь и Кесария Флиппова. (23) Языки, использующие латинский алфавит не знают этой трудности. Как бы различно ни произносили латинские слова, например, норвежец и португалец, пишут они эти слова совершенно одинаково, точно так это делали древние римляне. Исключение составляют слова со звуком, соответствующим русскому у. Римляне не имели отдельной буквы для этого звука и для его обозначения использовали ту же букву v, которой обозначался звук в.

Не удалось выдержать единообразие и М. А. Булгакову, что в своё время отметил Г. Эльбаум, не сделавший, к сожалению, попытки объяснения этой непоследовательности. (24) По всей видимости, встретив у кого-то из античных (например, у Горация) или современных (например, у А. Франса) авторов упоминание о фалернском вине, Булгаков в энциклопедии нашёл сравнение его с вином цекубской области, «считавшимся лучшим из италийских вин» (25) и удержал вариант транскрипции, принятый редакцией энциклопедии для этого слова.

Зачем спешил Григорий Данилович

Спасённый от вампиров Геллы и Варенухи внезапным пением дрессированного петуха, мгновенно постаревший Григорий Данилович Римский, выскочив из Варьете, перебежал через Садовое кольцо и «через минуту был уже у свободного такси. К курьерскому ленинградскому, дам на чай, — тяжело дыша и держась за сердце, проговорил старик». (26)

А ведь в 30 (ые) годы, как и теперь поезда из Москвы в Ленинград не отправлялись перед рассветом. Время отправления курьерского поезда в 1931 году — 1 ч. 30 мин. (27) , а в 1932 году — 0 ч. 30 мин. (28) Расписаний за другие предвоенные годы в Центральной библиотеке МПС не нашлось. Впрочем, традиции железные дороги сохраняют, и в 2002 году, когда пишутся эти строки, последний ночной поезд отправляется из Москвы в Санкт-Петербург в 1 ч. 44 мин.

Восход же Солнца в первые дни мая в Москве приходится на 4 ч. 15 мин. местного солнечного времени. (29) Поясное время в Москве, так называемое московское, отстаёт от местного солнечного приблизительно на 30 мин., так как Москва находится на 7 (о) 37′ восточнее меридиана, проходящего через середину второго часового пояса. Поэтому поясное время восхода Солнца первого мая равно 3 ч. 47 мин., если учесть все поправки существенные разве что для астрономов. В 1930 году в СССР было введено декретное время, на 1 час опережающее поясное, и рассвет в Москве во время визита Воланда наступал в 4 ч. 47 мин. московского времени. В наши дни на период с последнего воскресенья марта по последнее воскресенье октября вводится «летнее» время, и рассвет в первый день мая приходится на 5 ч. 47 мин, в чём легко убедиться, заглянув в любой отрывной календарь.

Даже если петух «трубил, возвещая, что к Москве с востока катится рассвет» (30) за два часа до этого самого рассвета, то и тогда Римскому незачем было спешить и платить за такси, как за билет до Ленинграда — курьерский уже давно ушёл.

О примусах и бензине

Начну издалека. В 1985 году двухмиллионным тиражом вышел сборник Владимира Осиповича Богомолова «Момент истины» с замечательным одноимённым романом. И мой пятнадцатилетний в то время сын расспрашивал меня, на что похожи патефонные иголки. Они упоминаются старшим лейтенантом Таманцевым по прозвищу «Скорохват» в связи с неформальной формой взыскания — «клизмой на полведра скипидара с патефонными иголками». (31) Так иногда очевидные для автора и его современников вещи оказываются абсолютно неизвестными для людей иных поколений или представления об этих вещах оказываются существенно искажёнными, что, может быть, ещё хуже, чем абсолютное неведение. Опасаюсь, что большинство современных читателей «Мастера и Маргариты» довольно плохо представляет себе устройство и внешний вид примуса, с которым, можно сказать, не расстаётся самый симпатичный из спутников Воланда — Бегемот.

Примус был изобретён в Швеции в 70 (ых) годах XIX века. Состоит из металлического, наполняемого горючим (керосином, газолином и пр.) резервуара на трёх ножках, в который впаяна не доходящая немного до дна тонкая трубка и воздушный нагнетательный насос. Наружный конец трубки заканчивается горелкой с конфоркой. (32) В России они были широко распространены до II мировой войны, особенно в больших городах, где после революции перестали топить плиты на кухнях в квартирах, ставших повсеместно коммунальными. Характерный эпизод есть в «Московских сценах» (1923): «. Вот кухня — холодная. Не до кухонь теперь. На примусе готовим. » (33) После войны они как-то очень быстро вышли из употребления, вытесненные сначала керогазами и электроплитками, а затем гораздо более удобными и безопасными газовыми плитами.

Дело в том, что горючее к форсунке горелки примуса подаётся под давлением воздуха, нагнетаемого в топливный резервуар специальным насосом. Давление это довольно велико и составляет 1, 5 — 2 атмосферы, а это делает примус потенциально опасным устройством. Горючее должно испаряться только в самой горелке, но отнюдь не в резервуаре. Поэтому в качестве топлива для примуса можно использовать только керосин. «Применение в примусе описанной конструкции бензина вместо керосина крайне опасно». (34) «Ни в коем случае нельзя пользоваться бензином!» (35)

Все эти правила наверняка были хорошо известны Булгакову. Именно керосин упоминается в варианте эпизода пожара в торгсине, датированном 1 февраля 1934 г. (36) Настойчивое упоминание бензина в сцене безуспешной попытки ареста кота-беса, сопровождавшейся странной перестрелкой и пожаром в «нехорошей» квартире было понятным современникам способом подчеркнуть вызывающее поведение Бегемота, так же как поедание им мандаринов «со шкурой», шоколада с золотой обёрткой и отборных керченских селёдок с головами. (37)

Две ошибки на восемь строк

«Азазелло, который сидел отвернувшись от подушки, вынул из кармана фрачных брюк черный автоматический пистолет, положил его дуло на плечо и, не поворачиваясь к кровати, выстрелил, вызвав весёлый испуг в Маргарите. Из-под простреленной подушки вытащили семёрку. Намеченное Маргаритой очко было пробито.

— Не желала бы я встретиться с вами, когда у вас в руках револьвер, кокетливо поглядывая на Азазелло, сказала Маргарита. (38)

Положить дуло на плечо абсолютно невозможно. «Дуло — отверстие стрельного орудия, ружья, пушки. » (39) Положить на плечо можно только ствол! В школе подобные промахи учителя литературы называют грубыми ошибками.

Револьвер отличается от автоматического пистолета тем, что в нём «позади ствола располагается вращающийся барабан с несколькими каморами для патронов; при вращении барабана каждая камора по очереди устанавливается против ствола, патрон воспламеняется от удара курка по капсюлю и посылает пулю в ствол». (40) Разумеется, Маргарите простительно не отличать револьвер от автоматического пистолета, но здесь ошибается автор, а не его героиня. При описании дальнейших комических событий пистолет более не упоминается, а речь идёт только о револьверах. Странно, но Булгаков не различал эти термины — автоматический пистолет и револьвер. В неоконченной повести «Тайному другу» (1929) читаем:

«Автоматический пистолет был устроен без предохранителя. Для того чтобы выстрелить, нужно было не только нажать собачку, но сжать весь револьвер в руке так, чтобы сзади вдавился в ручку второй спуск». (41) Через строку оружие опять названо револьвером, хотя, судя по описанию, это был именно автоматический пистолет. Более подробно этот пистолет описан в романе «Записки покойника» (1936 — 1937), который публикуется и под названием «Театральный роман». Названа и система — Браунинг (42) . По всей видимости, это был пистолет калибра 6, 35 или 7, 63 мм. Компактный, лёгкий и надёжный браунинг — классический автоматический пистолет, а вовсе не револьвер, как его упорно называет Булгаков. Такие пистолеты до 1917 года было «разрешено носить офицерам нашей армии лишь вне строя, как карманное оружие». (43) Из карманов достаёт своё оружие Азазелло, и из браунинга отстреливается от сотрудников здания на Лубянке Бегемот. К слову, напрасно Булгаков (или Максудов?) считает, что браунинг «был устроен без предохранителя». Изобретатель предусмотрел в своём пистолете три (!) предохранителя. Подвижная задняя стенка рукояти (но не ручки, как в повести) является не вторым спуском, а элементом одного из предохранительных механизмов.

Два километра или четыре стадии

«Пройдя около километра ала обогнала вторую когорту Мониеносного легиона и первая подошла, покрыв ещё один километр, к подножию Лысой Горы. » (44) В этой фразе неуместным кажется дважды употреблённое слово километр, мера, впервые узаконенная только в 1795 году. Римляне измеряли большие расстояния тысячами шагов — милями (mille passum или millarium). (45) Со времени св. Елены место распятия отождествляется с местом расположения современного Храма Гроба Господня. Если придерживаться этой общепринятой версии римлянам пришлось бы конвоировать осуждённых за стенами города от силы на две тысячи футов, что по римскому счёту составило бы четыреста шагов или две стадии, в чём легко убедиться, взглянув на любой план древнего Иерусалима. Иерусалим времён Пилата и Иешуа показался бы теперь очень небольшим городом. От дворца Ирода Великого до Храма было около восьмисот метров, а наибольшая протяжённость города по прямой внутри так называемой второй стены составляла около полутора километров, что соответствует расстоянию от Храма Христа Спасителя до Никольской башни Московского Кремля.

Дворец Ирода располагался на высшей точке холма Сион, и крытая колоннада, откуда Пилат смотрел на ненавистный ему город была сорок на сорок метров выше основания Храма, так что он действительно мог хорошо видеть и кровлю громадного беломраморного Храма с позолоченными спицами, которые должны были отпугивать птиц и весь город в низине между Сионом и холмом Мориа.

Пилат и Томас Мор

«Но ввиду того, что безумные утопические речи Га-Ноцри могут быть причиной волнений в Ершалаиме, прокуратор удаляет Иешуа из Ершалаима и подвергнет его заключению в Кесарии Стратоновой на Средиземном море, то есть именно там, где резиденция прокуратора. » (46) Подобная формула никак не могла сложиться в голове прокуратора. Для хорошо знающего греческий Пилата слово утопия могло означать только место, которого нет нигде. Современное значение этого слова — описание идеального государства и в более широком значении — несбыточная мечта, появилось только после публикации на полторы тысячи лет позже суда Пилата (1516) книги Томаса Мора об идеальном государстве на острове Утопия.

Одежда полководца или лупаны

Плащ Пилата несколько раз назван мантией. (47) Наместник Иудеи счёл бы себя оскорблённым, доведись ему узнать об этом. Римляне употребляли в качестве верхней одежды четыре вида плащей. Пенула — короткий крестьянский плащ с капюшоном. Сагум — грубо тканый короткий плащ рядового легионера. Лацерна — нарядный короткий плащ богатых и знатных римлян, одевавшийся сначала поверх тоги, а в императорскую эпоху вместо тоги поверх туники. Палудаментум — военный плащ, который, как правило, носили только высокопоставленные персоны: император, полководцы, консулы и т. д. Чаще всего он был пурпурным или красным, но мог быть и белым или даже наполовину белым и наполовину пурпуровым. От сагума палудаментум отличался только качеством ткани и цветом, хотя и сагум мог быть красным. Палудаментум был чуть длиннее сагума (до середины икры) и для него использовали несколько больше материи. (48)

Мантией называют длинную широкую одежду в виде плаща, ниспадающего до земли, надеваемого поверх другого платья. (49) Длинный до земли греческий плащ (слово мантия греческого происхождения) римляне называли паллий (pallium). Консервативные римляне считали недостойным для себя носить паллий. (50) Носить его считалось признаком изнеженности, в Риме им покрывались публичные женщины — лупаны. (51)

Величество или величие

В главе «Понтий Пилат» наместнику Иудеи «. очень явственно послышался носовой голос, надменно тянущий слова: «Закон об оскорблении величества. » (52) На латыни преступление, наказываемое по этому закону звучало как crimen minutae maiestatis, буквально — преступление умаления величия. Латинское слово maiestas имеет значение атрибута «такого рода лиц и предметов, которым принадлежит наивысшее достоинство и положение, каковы божество, народ, государство и, наконец, император». (53) В современном русском языке этому термину соответствуют два разных, хотя и очень похожих слова — величие и величество. Второе слово может относиться только к монарху или его супруге и требует обычно добавления притяжательного местоимения второго или третьего лица, например его (или их) величество. Употребление слова величество в значении величие уже В. И Даль признаёт устарелым. (54) У Тацита по этому поводу читаем: «. он уже восстановил закон об оскорблении величия, который, нося в былое время тоже название, преследовал совершенно другое: он был направлен лишь против тех, кто причинял ущерб войску предательством, гражданскому единству — смутами и, наконец, величию римского народа — дурным управлением государством; осуждались дела, слова не влекли за собой наказания». (55) В конце правления Тиберия обвинения в оскорблении величия стали почти единственным занятием сената, тем более что это обвинение «тогда неизменно присоединялось ко всем обвинениям». (56) «Обвинения такого рода понемногу дошли до того, что смертным преступлением стало считаться, если кто-нибудь перед статуей Августа бил раба или переодевался, если приносил монету или кольцо с его изображением в отхожее место или публичный дом». (57) Невозможно не вспомнить в связи с этим, что многие люди как раз в те годы, когда Булгаков писал свой роман, были осуждены по советскому аналогу закона об оскорблении величия — печально знаменитой 58 статье УК РСФСР — только за неподобающее употребление газет с портретом отца всех народов. Времена меняются, а вот люди, вопреки известной римской поговорке — не очень.

Пилату было чего опасаться. Осуждение по закону об оскорблении величия грозило ему в лучшем случаем ссылкой, в которой он в конце концов всё-таки оказался, и конфискацией имущества, а в худшем — смертью его самого и даже его детей. Однако первые римские императоры формально были не монархами, но принцепсами — первыми среди равных, и то понятие, которое выражает слово величество, в то время не существовало. Lex de maistatis minutae по-русски должно звучать как закон об оскорблении (лучше об умалении или нанесении ущерба) величия.

Император или Caesar

«На свете не было, нет и не будет никогда более великой и прекрасной для людей власти, чем власть императора Тиверия». (58) Эти слова, вложенные Булгаковым в уста наместника Иудеи, его герой не мог произнести. Императором римляне первых веков своей истории называли главнокомандующего римской армией. Во время второй Пунической войны (218 — 201 гг. до н. э.) стало обычаем давать это звание главнокомандующему после первой большой победы. Этот титул можно было получить и несколько раз. Юлий Цезарь ставил титул император после своих собственных имён наряду с другими титулами. Гай Юлий Цезарь Октавиан, известный как император Август, первый стал писать этот титул впереди собственных имён. Тем самым он дал слову император смысл наследственного имени главы государства, подобно тому, как это случилось с именем Цезарь. Преемник Августа Тиберий не последовал примеру отчима и тестя. Приняв после долгих уговоров верховную власть, он стал именоваться Tiberius Caesar Augustus. Требовательно следя за соблюдением внешних признаков республиканского устройства государства, «Звание императора, прозвище отца отечества, дубовый венок над дверьми он отверг; даже имя Августа, хоть он и получил его по наследству, он употреблял только в письмах к царям и правителям». (59) При Тиберии был в последний раз провозглашён императором полководец. В 22 году после победы над вождём нумидийцев Такфаринатом Тиберий «. милостиво позволил воинам Блеза провозгласить его императором — старинная почесть, которую охваченное радостным порывом войско оказывало своему успешно закончившему войну полководцу; одновременно бывало несколько императоров, и они не пользовались никакими преимущественными правами. И Август дозволил некоторым носить этот титул, но дозволение этого рода, данное Тиберием Блезу, было последним». (60) Писатели I века употребляют термин император только в связи с военными заслугами. Так, Тацит об Агриппине пишет: «. она поднялась на Капитолий в двуколке, и эта почесть, издавна воздававшаяся только жрецам и святыням, также усиливала почитание женщины, которая — единственный доныне пример — была дочерью императора, сестрою, супругою и матерью принцепсов». (61) В этом списке подразумеваются Германик, имевший титул императора за военные заслуги, но не правивший в Риме, а также Калигула, Клавдий и Нерон, бывшие последовательно верховными правителями Рима — принцепсами. Современное значение титул император получил после Карла Великого, короновавшегося в Риме в 800г. и принявшего титул Imperator Augustus — император Священной Римской империи.

Имя Цезарь, в тогдашнем произношении — Кесар, от которого произошли такие непохожие слова как царь и кайзер, первые римские императоры в современном значении этого слова до Нерона включительно и их сыновья носили по праву родства кровного или по усыновлению. Поэтому Вителлий, не бывший в родстве ни с Юлиями, ни с Клавдиями и захвативший власть в 69 г. всего на восемь месяцев, после Гальбы и Отона, последовательно правивших и того меньше после самоубийства Нерона, не разрешил называть себя Цезарем. (62)

Только при Флавиях, правивших после Вителлия, имя Цезарь окончательно превратилось в титул. Евангелия тоже называют Августа и Тиберия только кесарь. Нерон в Деяниях апостолов назван Августом и кесарем — все авторы Нового завета, младшие современники Иисуса и Пилата, не употребляют слова император.

Отдалённый от описываемых событий двумя тысячелетиями писатель мог и ошибиться, не почувствовав различия между античным и современным значением слова император. Но совершенно исключено, что так мог бы ошибиться его искушённый многолетней военной и гражданской службой герой — жестокий пятый прокуратор Иудеи всадник Понтий Пилат.

1. Булгаков М. А. Собрание сочинений в 5-и т. Т. 5. Мастер и Маргарита; Письма/ Подгот. текстов Л. Яновской, В. Гудковой, Е. Земской; Коммент. Г. Лесскиса, Е. Земской. — М. : Худож. лит., 1990 (далее Б90). С. 29.
2. Б90. С. 310.
3. Энциклопедический словарь. — СПб. : Изд-во, Брокгауз и Ефрон, 1890 — 1907 (далее ЭС). Т. XXXIV, с. 209.
4. Тацит Корнелий. Анналы. Малые произведения. История/ Пер. с лат. — М. : ООО «Издательство АСТ»; «Ладомир», 2001 (далее Тацит 2001). С. 62.
5. Б90. С. 20.
6. Эльбаум Г. Анализ иудейских глав «Мастера и Маргариты» Булгакова. — Анн Арбор: Ардис, 1981 (далее Эльбаум 1981). С. 64.
7. Деревенский Б. Г. Иисус Христос в документах истории. — СПб. : Алетейя, 2000. С. 57.
8. Б90. С. 293.
9. Тацит 2001. С. 293.
10. Б90. С. 31.
11. Б90. С. 167.
12. Б90. С. 38.
13. Б90. С. 294.
14. Б90. С. 34.
15. Б90. С. 167.
16. Б90. С. 291.
17. ЭС. Т. XXXIIIа, с. 826.
18. ЭС. Т. XXVIа, с. 726 — 727.
19. Б90. С. 173.
20. Исх. 13, 7.
21. ЭС. Т. XXIIа, с. 949.
22. ЭС. Т. XVII, с. 381.
23. Канонические Евангелия. / Пер. с греч. В. Н. Кузнецовой. Под ред. С. В. Лёзова и С. В. Тищенко. — М. : Наука. Издательская фирма «Восточная литература», 1993. С. 148, 166, 177, 328.
24. Эльбаум 1981. С. 113, 115.
25. ЭС, Т. XXXV, с. 264; т. XXXVа, с. 900.
26. Б90. С. 155.
27. Расписание поездов железнодорожной сети СССР. — М. : ОГИЗ — Гострансиздат, 1931.
28. Расписание поездов железнодорожной сети СССР с указателем главнейших пароходных, авиационных и автомобильных сообщений. — М. : Транспечать НКПС, 1932.
29. Астрономический календарь на 2000 г. /Ред. К. В. Куимова, — М. : Космосминформ, 1999. С. 20.
30. Б90. С. 154.
31. Богомолов В. О. Момент истины. Роман, повести, рассказы. — М. : Правда, 1985. С. 410.
32. Малая Советская энциклопедия. — М. : ОГИЗ РСФСР, 1931. Т. 6. Столб. 864 — 865.
33. Булгаков М. А. Собрание сочинений: В 8 т. Т. 1: Записки покойника: Автобиографическая проза. — СПб. : Азбука-классика, 2002, (далее Булгаков 2002), с. 288.
34. Большая Советская энциклопедия. Второе издание. — М. : Гос. научн. изд-во «Большая Советская энциклопедия», 1950 — 1957. Т. 34, с. 527.
35. Полезные советы. — М. : Московский рабочий, 1957. С. 20.
36. Булгаков М. А. Великий канцлер. Князь тьмы. — М. : Изд-во, «Гудьял-Пресс», 2000 (далее Б2000). С. 184.
37. Б90. С. 339.
38. Б90. С. 271.
39. Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка. — М. СПб. : Изд-во М. О. Вольфа, 1880 (далее Даль). Т. I, с. 500.
40. ЭС. Т. XXVI, с. 430.
41. Булгаков 2002, с. 397.
42. Булгаков 2002, с. 424 — 425, 430.
43. Военная энциклопедия. Т. 18. — СПб. : Изд-во Т-во И. Д. Сытина, 1915, с. 439 — 440.
44. Б90, с. 167.
45. ЭС. Т. XIX, с. 324.
46. Б90, с. 30.
47. Б90, с. 132, 136, 327.
48. Pauly A. Real-Encyclopadie der classischen Altertumwissenschaft. 1894 -1972. Bd. 18/3. Sp. 281 — 286.
49. Словарь современного русского литературного языка. Т. 6. — М., Л. : Изд-во АН СССР, 1957, с. 613.
50. ЭС. Т. XXIIа, с. 642.
51. Реальный словарь классических древностей по Любкеру (далее Любкер). В 2х т. — СПб. : 1883 — 1885, с. 977.
52. Б90. С. 30.
53. Любкер, с. 815.
54. Даль. Т. I, с. 178.
55. Тацит 2001. С. 19.
56. Тацит 2001. С. 124.
57. Гай Светоний Транквилл. Жизнь двенадцати цезарей. — М. : Изд-во «Наука», 1993 (далее Светоний 93), с. 94.
58. Б90. С. 32.
59. Светоний 93. С. 85.
60. Тацит 2001. С. 144 — 145.
61. Тацит 2001. С. 274.
62. Тацит 2001. С. 558

Источник

Читайте также:  Дизайн стен декоративной шпаклевкой